— Вы полагаете? В то время, думаю, я не понимала этого. Когда мы встретились, я сначала боялась его. Ведь я тогда была молодой. Мне было всего лишь семнадцать лет.

Мелисанде очень хотелось спросить эту женщину, как она стала любовницей герцога Листера, но она боялась ответа. И только спросила:

— Вы любили его?

Миссис Фицуильям рассмеялась. У нее был звонкий приятный смех, но в нем слышалась грусть. — Разве любят солнце? Оно здесь, оно дает нам тепло и свет, но можно ли его любить?

Мелисанда молчала, понимая, что любой ответ только еще больше расстроит эту женщину.

— Я думаю, в любви должно быть равенство, основанное на чем-то важном, — задумчиво проговорила миссис Фицуильям. — Я не имею в виду богатство или даже положение. Я знаю женщин, искренне любящих своих покровителей, и мужчин, любящих женщин, которых они содержат. Но они равны на… духовном уровне, если вы меня понимаете.

— Думаю, что понимаю, — медленно ответила Мелисанда. — Если кто-нибудь один — мужчина или женщина — обладает всей духовной властью, то у них не возникнет истинной любви. Полагаю, надо быть открытым, чтобы любить. Позволять себе не скрывать свои слабости.

— Я не думала об этом, но вы, должно быть, правы. Любовь по сути своей есть признание слабости. — Она покачала головой. — Чтобы признаться в этом, нужна смелость.

Мелисанда кивнула, не поднимая головы.

— Я не очень смелая женщина, — тихо сказала миссис Фицуильям. — Во всяком случае, каждый раз в моей жизни, когда я делала выбор, я делала его из страха.

Мелисанда с любопытством взглянула на нее:

— Некоторые сказали бы, что та жизнь, которую вы избрали, требует большой смелости.

— Они не знают меня. — Миссис Фицуильям покачала головой. — Делать все из страха — не та жизнь, которую я бы хотела.

— Простите.

Миссис Фицуильям вздохнула:

— Как бы я хотела быть способной на изменения! «Как и я», — подумала Мелисанда. В эту минуту между ними возникло странное взаимопонимание — между респектабельной леди и содержанкой-любовницей.

Неожиданно они услышал крик Джейми, и обе посмотрели в его сторону. Он упал в грязь.

— О Боже, — прошептала миссис Фицуильям. — Придется везти его домой. Не знаю, что скажет моя горничная, когда увидит его одежду.

Она хлопнула в ладоши, подзывая детей. У них был разочарованный вид, но перечить матери они не решились.

— Спасибо вам, — сказала миссис Фицуильям.

— За что? — удивилась Мелисанда.

— За то, что поговорили со мной. Я получила удовольствие от разговора.

Мелисанда вдруг подумала, часто ли миссис Фицуильям разговаривает с другими дамами. Она была содержанкой и поэтому не относилась к уважаемым леди, но в то же время она была любовницей герцога, и это ставило ее выше многих. Она отличалась от других и была одинока.

— Я тоже получила удовольствие, — невольно вырвалось у Мелисанды. — Мне хотелось бы поговорить с вами еще.

Миссис Фицуильям робко улыбнулась:

— Может быть, и поговорим.

Она собрала детей и попрощалась. Мелисанда медленно пошла обратно. Карета ожидала — лакей незаметно следовал за своей хозяйкой. Она думала о том, что сказала миссис Фицуильям: истинная любовь не боится слабости. И она размышляла, хватит ли у нее смелости заставить себя еще раз проявить слабость.

— Ну что, Манро рассказал тебе что-нибудь новенькое? Кто, по его мнению, мог оказаться предателем? — спросил Джаспера Мэтью Хорн, когда они встретились в тот же день в парке.

Джаспер пожал плечами. Они ехали через Гайд-парк, и им владело беспокойство. Ему хотелось пустить Белл галопом и скакать, пока и он и лошадь не покроются потом. Он чувствовал себя на грани нервного срыва. Что будет, если он так и не найдет предателя? Наверное, он не сможет жить — не то что спокойно жить, а просто жить, в прямом значении этого слова. А ему теперь так хотелось, чтобы жизнь продолжалась.

Возможно, поэтому так резко прозвучал его голос, когда он сказал:

— Манро посоветовал мне обратить внимание на деньги.

— Что?

— Человек, который предал нас, вероятно, был на службе у французов. Он сделал это или по политическим мотивам, или ему заплатили. Манро считает, нужно проверить денежные дела тех, кто попал в плен.

— Но кто согласится пройти все ужасы плена из-за денег? Джаспер пожал плечами:

— Может быть, тот человек не рассчитывал попасть в плен. Может быть, что-то нарушило его расчеты.

— Нет. — Хорн покачал головой. — Нет. Это невозможно. Если и был в наших рядах предатель, он постарался бы оказаться подальше от Спиннерс-Фоллс, когда индейцы устроили на нас засаду. Он бы притворился больным, или отстал, или просто сбежал.

— А что, если ему это не удалось? Что, если он был офицером? Видишь ли, только офицерам был известен наш маршрут…

Хорн фыркнул:

— Среди солдат всегда ходят всякие слухи. Ты же знаешь, как в армии хранят секреты.

— И все же, — стоял на своем Джаспер, — если это был офицер, ему было бы трудно скрыться. Не забывай, мы понесли большие потери в Квебеке. Офицеров не хватало.

Хорн остановил лошадь.

— Значит, ты собираешься расследовать финансовое положение каждого, кто там был?

— Нет, я…

— Или только тех, кто побывал в плену? Джаспер взглянул на Хорна:

— Манро мне сказал кое-что еще. Хорн удивился:

— Что?

— Он еще рассказал мне, что у него есть друг-француз. Это француз написал ему, что в Париже на званом обеде он встретил человека по имени Хорн.

— Абсурд! — воскликнул Мэтью. Он покраснел и плотно сжал губы. — Хорн — не такое уж редкое имя. Это был какой-то другой человек, не я.

— Значит, ты не был в Париже прошлой осенью?

— Нет. — У Хорна раздувались ноздри. — Нет, я не был в Париже. Я путешествовал по Италии и Греции, как я тебе уже говорил.

Джаспер молчал.

Хорн схватил поводья и в гневе рванулся вперед.

— Ты сомневаешься в моей чести, моей верности своей стране? Как ты смеешь?! Будь на твоем месте кто-то другой, я вызвал бы его сию же минуту.

— Мэтью… — начал Джаспер, но Хорн развернул свою лошадь и пустил ее галопом.

Джаспер смотрел ему вслед, укоряя себя за то, что оскорбил человека, которого считал своим другом. И в самом деле: что заставило его оскорбить человека, который никогда не делал ему ничего плохого? Хорн был прав: друг Манро мог ошибиться относительно того, кого он видел в Париже.

Джаспер вернулся домой в полном смятении и узнал, что Мелисанды еще нет дома. Это окончательно привело его в мрачное расположение духа. Ему хотелось увидеть ее и обсудить с ней неудачную поездку с Мэтью Хорном. Сдержав ругательство, он направился в кабинет.

Джаспер успел только плеснуть в стакан бренди, как в дверь постучали, и вошел Пинч.

Джаспер обернулся и сердито посмотрел на камердинера:

— Ты нашел того человека?

— Да, милорд, — сказал Пинч, входя в комнату. — Дворецкий мистера Хорна действительно брат того солдата, с которым я служил.

— Он заговорил, наконец?

— Да, милорд, он разговорился. Сегодня он свободен на полдня, и мы встретились в кабачке. Я все время подливал ему в стакан, пока он вспоминал своего брата. Его брат умер в Квебеке.

Джаспер кивнул. Многие солдаты погибли под Квебеком.

— После четвертого стакана дворецкий мистера Хорна стал разговорчивым, милорд, и мне удалось перевести разговор на его хозяина.

Джаспер отхлебнул бренди, не уверенный в том, что ему хочется услышать то, что должен был сказать Пинч. Но он затеял расследование, он послал Пинча разузнать кое-что сразу после возвращения в Лондон. И было бы трусостью все это бросить и отступить.

Он смотрел на Пинча, своего преданного слугу, который выхаживал его в самые тяжелые времена запоев и ночных кошмаров. Пинч верно служил ему. Это был хороший человек.

— Так что он сказал?

Камердинер пристально посмотрел на Вейла своими зелеными глазами, в которых была печаль.

— Дворецкий сказал, что после смерти отца у мистера Мэтью Хорна было очень плохо с деньгами. Его мать даже была вынуждена уволить почти всех слуг. Ходили слухи, что ей придется продать городской дом. Но тут с войны из американских колоний вернулся мистер Хорн. Слуг вернули, купили новую карету, а миссис Хорн стала носить новые платья, впервые за шесть лет.